Один день - Страница 48

Он снова взялся за свои шутки, а Эмма заморозила на лице улыбку. Его убило бы, если бы она призналась, что за все время их знакомства ему удалось рассмешить ее, ну, может быть, два раза, причем один из двух раз это было, когда он упал с лестницы в подвале. Иэн был человеком с прекрасным чувством юмора и вместе с тем несмешным абсолютно. В отличие от Декстера. Тот никогда не интересовался анекдотами и, наверное, считал, что люди с чувством юмора, как и политически сознательные люди, выглядят несколько нелепо и ничуть не круто. Но с Декстером она смеялась постоянно, иногда покатывалась со смеху, а пару раз, стыдно признаться, даже чуть штанишки не намочила. Когда они отдыхали в Греции, то все десять дней только и делали, что хохотали — после того, как уладили то маленькое недоразумение в начале. Где сейчас Декстер? — подумала она.

— Ты смотришь его по телику? — спросил Иэн.

Эмма вздрогнула, точно ее застали с поличным:

— Кого?

— Твоего приятеля, Декстера, и его идиотскую передачу.

— Иногда. Ну, не специально.

— И как он?

— Да в порядке, как обычно. Ну, если честно, у него в последнее время немножко кругом голова, он сам не свой. Его мама болеет, и он не очень хорошо справляется.

— Жаль. — Иэн обеспокоено нахмурился и попытался сообразить, как бы сменить тему, чтобы не выглядеть бесчувственным: ему не хотелось, чтобы болезнь незнакомого человека испортила им вечер. — Вы часто общаетесь?

— Я с Дексом? Разговариваем почти каждый день. Но почти не видимся — он слишком занят своей работой на телевидении, да и многочисленными подружками.

— И с кем он сейчас встречается?

— Понятия не имею. Они как аквариумные рыбки: нет смысла давать им имена, все равно долго не проживут. — Она и раньше использовала это сравнение и надеялась, что Иэн его оценит, но тот по-прежнему хмурился. — Почему такой серьезный?

— Просто он мне никогда не нравился.

— Да. Я помню.

— Я пытался с ним поладить.

— Что ж, не принимай близко к сердцу. Он с трудом находит общий язык с другими парнями, они ему не нужны.

— Между прочим, я всегда считал…

— Что?

— Что он принимает тебя как должное. Вот.

* * *

— Это опять я! Просто проверяю, не вернулась ли ты. Вообще-то я уже слегка под мухой. Расчувствовался. Ты такая славная, Эмма Морли. Как мне хочется тебя видеть! Позвони, когда придешь. Что еще я хотел сказать? Да ничего, кроме того, что ты очень, очень славная. Поэтому. Когда придешь. Позвони мне. Позвони.

* * *

Когда принесли по второй порции бренди, сомнений быть не могло — они оба напились. Казалось, все в ресторане пьяны, даже седовласый пианист, небрежно ударявший по клавишам кончиками пальцев и выжимающий педаль, словно кто-то обрезал ему тормозной ремень. Вынужденно повысив голос, Эмма слышала, как собственные слова отдаются эхом у нее в голове, когда она с горячностью повествовала о своей новой карьере.

— Это большая общеобразовательная школа в Северном Лондоне, где обучают английскому и немного — театральному искусству. Хорошая школа, где учатся разные дети. Не то что эти пригородные престижные заведения, где все как дрессированные только и умеют, что твердить «да, мисс» и «нет, мисс». Ну и пусть с детьми придется немного повозиться, что в этом такого? Ведь на то они и дети. Это я сейчас говорю. А ведь эти маленькие поганцы наверняка съедят меня живьем. — Она покрутила бокал с бренди в руках, как это делают в кино. — Я вот представляю, как сижу на краю стола и рассказываю им о том, что Шекспир — первый в истории рэпер или что-то вроде того… а все эти детишки таращатся на меня с открытым ртом, как зачарованные. Я мечтаю о том, как вдохновленные дети будут носить меня на руках. Я так и буду передвигаться по школе на плечах своих обожателей, если мне надо будет на автостоянку, или, скажем, в столовую, или еще куда-нибудь. Я буду как Робин Уильяме в фильме «Общество мертвых поэтов». Carpe Diem.

— Извини, что?

— Carpe Diem…

— Carpe?..

— Лови каждое мгновение!

— А, так вот что это значит! А я думал, лови карпа!

Эмма изобразила вежливый смешок, но для Иэна он прозвучал пистолетным сигналом к старту.

— Так вот где я ошибся! Ну, надо же… если бы я знал, то провел бы школьные годы совсем иначе! А я, дурак, столько лет потратил, сидя у пруда…

Ну, всё, хватит.

— Иэн, прекрати! — сказала она резко.

— Что?

— Ты не на сцене. Необязательно меня смешить. — Он обиделся, и она тут же пожалела о своем тоне и потянулась через стол, взяв его за руку. — Мне кажется, вовсе необязательно следить за каждым словом, острить, шутить и каламбурить. Это не вечер импровизации, Иэн, понимаешь? Мы просто разговариваем и слушаем друг друга.

— Извини, я…

— Да не только в тебе дело, все мужчины такие, все вы все время перед кем-то выступаете. Боже, да я готова отдать что угодно за вечер в компании человека, который бы просто говорил, просто слушал! — Она чувствовала, что перегибает палку, но ее было уже не остановить. — Я просто не понимаю зачем. Ты же не на прослушивании.

— В некотором роде это так.

— Только не со мной. Так не должно быть.

— Извини.

— И хватит все время извиняться.

— О… Ладно.

Иэн замолчал на секунду, и теперь уже Эмме захотелось извиниться. Не стоило ей выкладывать, что думает; это еще никогда хорошо не заканчивалось. Она хотела было извиниться, но тут Иэн вздохнул, подпер кулаком щеку и заговорил:

— Я думаю, дело знаешь в чем? Еще в школе, если ты не слишком умен, или не вышел лицом, или не популярен, но однажды вдруг говоришь что-то и все начинают смеяться, ты хватаешься за это, как за соломинку. Ты думаешь: я косолапо бегаю, у меня дурацкое большое лицо и толстый зад и никому я не нравлюсь, но, по крайней мере, я умею смешить людей. И это так приятно, когда кто-то смеется твоим шуткам, что ты невольно начинаешь от этого зависеть. И думать, что если ты не клоун, то в общем-то… ты никто. — Он уставился в скатерть, собирая хлебные крошки пальцами в маленькую пирамидку, и сказал: — Вообще-то, я думал, ты и сама это прекрасно понимаешь.